Протоиерей Алексий Попов

Святая исповедница Наталия Фредерикс в 1917–1919 годах

С 2018 года настоятель Никольского храма села Петровки Второй Александровского благочиния протоиерей Алексий Попов занимается изучением жизненного пути и христианского подвига святой исповедницы баронессы Натальи Модестовны Фредерикс. За прошедшие пять лет священник познакомился со многими интересными людьми — клириками в отечестве и за рубежом, сотрудниками архивов и музеев, филологами, писателями, многие из которых стали добровольными и бескорыстными помощниками исследователя. Кроме того, отцу Алексию посчастливилось наладить общение с несколькими ныне здравствующими представителями рода баронов Фредериксов.

Одним из замечательнейших было знакомство с Ольгой Николаевной Волковой (Olga Alexandra Danis-Volkov), младшей дочерью родного племянника и крестника святой Наталии — Николая Владимировича Волкова-Муромцева. Она живёт в Великобритании, в графстве Кент. Среди прочего Ольга Николаевна рассказала об их гувернантке, преподававшей английский язык детям двоюродной сестры Натальи Модестовны — Варвары Петровны Волковой (урождённой графини Гейден). Миссис Тидзелл (Tidswell), которую в семье называли Дидди, вела дневник, куда записывала все события, происходившие в стране в целом и в семье Волковых в частности. В марте 1920 года она выехала из России в Финляндию, и ей чудом удалось вывезти с собой завёрнутую в кусок ткани и потому не замеченную при досмотре на границе тетрадку. Уже в следующем году рукопись была издана в Лондоне — анонимно под названием «Из русского дневника одной англичанки» (From a Russian Diary. 1917–1920. By an Englishwoman. London: John Murray, Albemarle Street, W. — 1921. — xxi+266 p.). С тех пор книга переиздавалась несколько раз. Одно из изданий Ольга Николаевна любезно подарила автору этих строк.

Этот уникальный документ, описывающий события от начала Октябрьской революции до момента отъезда автора за границу, очень ценен для нас, так как он свидетельствует о временах начала исповеднического подвига Натальи Модестовны, упомянутой в тексте ровно 125 раз, о том, с какими трудностями и жизненными испытаниями приходилось сталкиваться ей и семье её двоюродной сестры. Все имена и фамилии в книге изменены, однако благодаря Ольге Николаевне Волковой мы в большинстве случаев знаем, о ком именно идёт речь на протяжении всего повествования.

 

Революция

Дневник начинается с 1(14) ноября 1917 года. В это время Наталья Модестовна находилась в гостях у своей двоюродной сестры Варвары Петровны Волковой в Смоленской губернии, в имении Хмелита. Никакой паники или смятения у баронессы не было, свершившийся переворот она встретила совершенно спокойно, с чувством собственного достоинства. Через несколько лет, уже осмыслив происшедшее, она, отвечая на вопрос следователя, свидетельствовала: «К советской власти отношусь безразлично, к революции же с благодарностью, так как она повлияла на меня в духовном смысле. Она освободила меня от имущественных и светских пут, от которых самой трудно было бы отказаться».

Однако окрестные крестьяне, к сожалению, вели себя иначе. Уже через несколько дней после революции они потребовали от графини Волковой вместе с семьёй покинуть имение. Наталья Модестовна вместе с родственниками вынужденно переехала в Петроград. В скором времени имение Хмелита было разграблено и впоследствии превращено в питейное заведение. Такая же участь постигла имение баронессы Фредерикс в селе Знаменовка.

В Петрограде у баронессы была квартира по адресу: ул. Сергиевская, 26, кв. 1, которую она снимала ещё с 1913 года. Теперь, кроме неё, в той же квартире поселились мать Варвары Петровны — 72-летняя графиня Софья Михайловна Гейден, больная раком, и её гувернантка, которая ухаживала за ней; бывшая гувернантка Натальи Модестовны — 76-летняя Евфразия Николаевна Штунц и её родная сестра Варвара Николаевна, тоже престарелая и больная — она не могла пошевелить правой рукой. Кроме них, там же у Натальи Модестовны проживала её старая кухарка Мария Семёновна Будовская, временами страдавшая от приступов ревматизма и также часто требовавшая ухода — и баронесса сама заботилась о ней и прислуживала ей. Смиренно принимая посланные Богом испытания, сама уже немолодая женщина, в свои 53 года Наталья Модестовна делом являла христианскую любовь, служа собственной прислуге.

О квартире баронессы миссис Тидзелл пишет, что состояла она из пяти комнат — четырёх спален и гостиной, ванны, клозета, небольшого коридора и кухни. В январе 1918 года одну из спален отобрали большевики, отдав её солдату, который отсутствовал целыми днями и возвращался очень поздно, а иногда и вообще не приходил. Он никогда не подметал и не вытирал пыль в своей комнате.

Когда кухарка болела, Наталья Модестовна сама готовила еду, мыла посуду, подметала и вытирала пыль, в том числе в комнате у солдата. Обеспечить пропитанием всех проживавших в квартире было весьма непросто. Деньги стремительно обесценивались. «На нас девятерых, живущих в этом доме, — писала миссис Тидзелл о себе и тех, кто проживал вместе с ней у графини В.П.Волковой, — и ещё на шестерых у баронессы большевики разрешают Марии (Варваре. — Авт.) Петровне получать только 200 рублей в неделю. Но прожить на сумму меньше чем 150 рублей в месяц и одному-то невозможно, даже если он живёт в одной комнате и сам себя обслуживает. Наше же пособие составляет менее 54 рублей в месяц на человека. Хлеба не выдают. У графини попытались испечь хлеб из картофельной муки и отрубей…».

 

Голод, холод, обыски

К весне 1918 года положение в Петрограде стало крайне тяжёлым: не хватало самых необходимых вещей и товаров, почти не было медикаментов, продовольствия, топлива, постоянно были перебои с электричеством и подачей горячей воды. Ко всему прочему, в городе начались эпидемии и болезни.

Миссис Тидзелл пишет об этом времени: «Наши обеды становятся всё более и более непривычными. Сегодняшний состоял из ухи, которой, к счастью, было много, и кусочков теста (видимо, нечто вроде клёцок или галушек. — Авт.), которое мы едим с солью. Вчерашний ужин состоял из двух небольших капустных колобков на каждого». «В последнее время я всё время чувствую ужасный голод. Это звучит весьма унизительно для человеческого достоинства, но весь день я думаю о еде и мечтаю что-нибудь съесть. Ночью лежу без сна, и мне представляется всё то, чего мне хочется — простые вещи, такие как мясо, масло, молоко — простые, но недоступные». Все радовались, когда удавалось купить рыбьи головы — тогда варили уху. Почитали за счастье, если кто-то из знакомых приносил в качестве гостинцев к чаю высушенные в духовке сухарики из хлебных корок…

Наталья Модестовна продавала свои вещи и на вырученные деньги покупала на базаре у крестьян продукты, дорожавшие с каждым днем. Крупа стоила от 130 до 150 рублей, сливочное масло — 900, молоко — 80… Но о ценах на эти продукты она редко справлялась, потому что не могла их себе позволить.

Экономическая и социальная катастрофа сопровождалась произволом и беззаконием новой власти. Под предлогом поисков огнестрельного оружия в квартире у баронессы по нескольку раз в неделю проходили обыски, во время которых изымались вещи, имеющие материальную ценность — драгоценности, деньги, мебель, одежда, а также книги, письма и документы. Во время одного из таких обысков, который проводил известный чекист Яков Петерс, у Натальи Модестовны были изъяты её личные письма и документы — какие именно, мы вряд ли когда-нибудь узнаем, но, по свидетельству миссис Тидзелл, они имели большую историческую ценность.

Квартира баронессы была под постоянным наблюдением, телефон прослушивался, и все её обитательницы жили под постоянным страхом ареста. При обысках большевики не раз говорили: «Мы вас арестуем», — и потому зимой 1918 года Наталья Модестовна была вынуждена жить на квартире своего друга, директора Императорского Эрмитажа графа Дмитрия Ивановича Толстого. К лету после бесконечных обысков, связанных к тому же с допросами и унижениями, баронесса осталось почти без одежды и средств к существованию. У неё была единственная пара туфель, которую она берегла, чтобы в воскресенье надеть в церковь, а всю оставшуюся неделю ходила босиком. Ко всему этому, городская власть обложила Наталью Модестовну и Варвару Петровну налогом в 20 тысяч рублей.

 

Защитница духовенства

Баронесса была мужественным и решительным человеком, и это не раз проявлялось в её поступках. В августе 1918 года наместника одного из петроградских монастырей, который был тяжело болен и прикован к постели, арестовали и отправили в тюремную больницу, где надзиратели его жестоко избили, нанеся ему около 160 ударов. Такое бесчеловечное обращение вызвало возмущение даже среди самих большевиков, и к нему была приставлена охрана. 26 августа баронесса посещает арестованного в этой «больнице», чтобы поддержать и укрепить его. 7 сентября игумен и ещё несколько человек были расстреляны. К большому сожалению, в дневнике не упоминается ни имя священномученика, ни название монастыря, где он был наместником.

Ещё один эпизод, описанный в «Дневнике» миссис Тидзелл. 27 августа того же года, на следующий день после посещения в больнице избитого наместника, «Баронесса вернулась из церкви очень расстроенной. Два матроса до полусмерти избили старого дьякона. Они проезжали мимо него на своих велосипедах; он шёл в одиночестве, молча. Внезапно они остановились, схватили его за бороду и начали бить. Баронесса пошла с дочерью дьякона и еще несколькими людьми в Совет и подняла шум; Совет был довольно расстроен из-за этого „небольшого недоразумения“ и попытался замять дело».

Таким образом, Наталья Модестовна, подобно древним девам-мученицам, посещает узников-христиан и безбоязненно становится на их защиту, свидетельствуя о той великой христианской любви, что сильнее страха.

 

Первый арест

Угроза ареста была не только для баронессы, но и для её родных и близких людей. Летом 1918 года большевики хотели арестовать Варвару Петровну и её мужа Владимира Александровича Волкова, по этой причине они были вынуждены уехать в Москву, предоставив старую и смертельно больную графиню Гейден заботам Натальи Модестовны, которая ухаживала за своей тёткой несколько месяцев. Софья Михайловна скончалась 26 сентября 1918 года и на третий день была похоронена баронессой в Петрограде.

С осени 1918-го по июль 1919 года исповедница продолжала ходить в Сергиевский собор на Литейном проспекте, где она была членом «двадцатки» и продавала просфоры. Зима 1918–1919 гг. для баронессы и её окружения выдалась очень тяжелой. Миссис Тидзелл свидетельствует: «Неотапливаемые дома, невозможность достать топливо, хлеб выдают редко, да и то в небольших количествах; а покупать в другом месте — это 130 рублей, и цена растет с каждым днём».

Дома баронесса всегда видела пар от своего дыхания. Еда, даже оставленный на несколько часов хлеб, были настолько холодны, что было больно есть. Миссис Тидзелл пишет: «В нашей комнате так холодно, что когда я ем холодную кашу, у меня болят зубы. Сидеть раздетым так же плохо, что и одетым». В другом месте: «С холодной улицы в холодную комнату и в замёрзшую постель! Что за пытка!» Множество людей умерло от голода и холода в ту зиму, тогда как большевики жили в хорошо отапливаемых квартирах. А в это время без отопления оставались многие больницы, и в родильных домах младенцы замерзали при рождении, поэтому жители Петрограда разбегались буквально во все стороны. Если в 1916 году население столицы составляло 2,5 миллиона человек, то в 1919-м — всего лишь 900 тысяч.

Всё это не мешало новой власти регулярно проводить обыски. Для Натальи Модестовны один из них, начатый Я. Х. Петерсом 11 июля 1919 года в полседьмого утра, закончился арестом. В этот раз у неё были обнаружены письма её двоюродного брата Сергея Дмитриевича Сазонова, который в 1910-1916 гг. был министром иностранных дел. Сначала она была заключена в Петропавловскую крепость, где пробыла до 26 июля, после чего была переведена в Московский лагерь. 11 сентября 1919 года исповедницу на несколько часов отпускали домой, — гувернантка записала: «Вчера я была очень расстроена. Мы слыхали, что баронессу выпустят из тюрьмы на час-другой, и она будет у Веры Васильевны. Я пропустила все свои дневные уроки и пошла туда с маслом, мёдом и яйцами (в качестве подарка на именины). Баронесса так и не пришла. Сегодня вечером я вернулась с уроков и нашла у себя на столе записку: „Очень жаль, что не застала вас дома; зашла на минутку перед тем, как идти ‚домой‘. Примите и проч.“ Баронесса была и у Веры Васильевны, и здесь. Мне так жаль, что я с ней не повидалась. Я оставила масло и мёд на случай, если она придёт, но совершенно забыла о яйцах. Я должна отправить их в воскресенье. Масло и яйца я получила по своей инвалидной карточке».

В последний раз исповедница упоминается в «Дневнике» в воскресенье 7 октября 1919 года: «В воскресенье трамваи не ходили, поэтому …я отнесла продукты баронессе… Я была так рада снова увидеться с ней. К сожалению, выглядит она неважно; она не то чтобы похудела, но её лицо выглядит нездоровым. Кожа сильно потемнела, и кажется, будто её глаза видят то, чего мы не видим. Боюсь, она часто думает о смерти — неудивительно!»

В одну из последних записей в своём дневнике, сделанной в ночь под Новый 1920 год, миссис Тидзелл включила свой перевод на английский язык стихотворения известного русского поэта «К. Р.» — великого князя Константина Константиновича, которое как нельзя лучше соответствует тому, как воспринимали страшную действительность святая Наталия и многие подобные ей представители высших классов, известные и не известные нам, смиренно претерпевавшие всё выпавшее на их долю в тяжкое время крушения когда-то святой Руси под бременем тяжких её грехов. Мы процитируем эти стихи на языке оригинала.

Поверь, мой друг, не страшно умирать,
Когда средь огорченья и страданья,
Средь испытаний и труда
Ни разу грешные уста
Не изрекали слов роптанья,
Когда умели нежною душой
Мы разделять чужое счастье,
Когда в печали, полные участья,
Мы жили радостью чужой,
Мы плакали чистосердечно
О горемычной участи людей
И относилися беспечно
К печали собственной своей.

Несмотря не все те ужасы и горькие испытания, которые выпали в эти тяжёлые годы на судьбу баронессы, она не сломалась, а наоборот стала сильнее — подобно железу, становящемуся всё крепче и крепче после каждой закалки. Святая Наталия совершенно осознанно становится на путь исповедничества, который она уже через семь лет увенчает мученической кончиной в Соловецком лагере особого назначения.

Читайте также:

Святые нашего края: исповедница баронесса Наталья Фредерикс

Исповедница Наталья фон Фредерикс: житие в письмах

Святая исповедница Наталия Фредерикс: новые факты